— Новенькая?
— Да.
— Восемнадцать есть?
— Есть.
— Завтра в третью смену выходи, — предупредил мастер цеха.
Точнее, не мастер, а мастерица Олимпиада Петровна – красивая, статная женщина в служебном халате с большими накладными карманами: в них спокойно дожидались своего часа небольшие листочки, на которых она убористым почерком записывала необходимую ей информацию, предстоящие отгулы и отпуска сотрудников, чтобы потом внести эти сведения в рабочий график, начертанный ровными столбцами на листе ватмана.
Определить возраст Олимпиады Петровны было затруднительно, поскольку её глаза скрывались за роговой оправой с двойными стёклами, словно перечёркнутыми по горизонтали. Через верхнее стекло она смотрела вдаль, нижнее предназначалось для чтения с близкого расстояния. И эти необычные очки, и насмоленные чёрным карандашом брови, и напудренный нос, и малиновая губная помада, и модная стрижка с высоким начёсом на макушке, обильно зафиксированная лаком для волос «Прелесть», и румянец во всю щёку придавали образу мастера совершенно киношный вид.
Несмотря на звучное имя, Олимпиада Петровна по характеру была женщиной не громогласной, спокойной и доброжелательной, относилась ко всем рабочим одинаково вежливо и ровно, а ко мне вдруг проявила материнские чувства. Я пришла на завод сразу поле школы, с виду была застенчивой девчонкой с вьющимися волосами, почти белесыми от вошедшей в моду осветляющей хны, в романтическом платье в мелкий розовый горошек по светлому полю, его кусочек робко проглядывал из-под прорезиненного халата. Платьице я сшила на уроках домоводства ещё в восьмом классе, оно мне очень шло и, главное, я умудрилась из него не вырасти и не разлюбить своё рукотворное ситцевое одеяние.
— Как одна добираться-то будешь в четыре утра, кукла моя? – спросила Олимпиада Петровна.
— Пока не знаю, не думала, — призналась я.
— Вот и я о том. Не знает она! В каком районе живёшь?
— В Советском.
— Я поговорю сегодня со старшим смены, он тоже в этом районе проживает, пусть тебя возьмёт под опеку. Ладно, иди работай. Да, и платьишки свои побереги, переодевайся во что-нибудь попроще. Тебе ключ от личного ящика выдали?
— Выдали, спасибо.
Пётр Егорович
Старшим смены был парень по имени Пётр, но называть его полагалось Петром Егоровичем, поскольку он уже отслужил в армии, имел награды за воинскую доблесть и целых четыре года трудился в этом цехе, очень хорошо разбирался в технике, физике и химии, знал всё про электролиты и электролиз.
Наш цех занимался одним из видов гальванических работ: с помощью специальной обработки в нескольких растворах готовил металлическую поверхность конденсаторов к последующей пайке.
Несмотря на то, что профессия считалась не женской, трудились в гальванике, в основном, молодые девушки и женщины – в качестве сменных операторов и техников ОТК, а мужчины и парни выполняли самые тяжёлые и сложные виды работ, следили за исправностью механизированных участков и быстро росли по карьерной лестнице: становились старшими смены, мастерами и начальниками цехов.
В цехе постоянно жужжала принудительная вентиляция, воздух был пропитан какими-то неприятно пахнущими веществами. Они не считались ядовитыми, поэтому свои обязанности рабочие выполняли без респираторов, но в резиновых перчатках: касаться только что обработанных поверхностей голыми руками было чрезвычайно опасно.
— Ты инструктаж проходила? – недовольным тоном спросил старший смены.
— Проходила.
— Так почему перчатки сняла? Без рук хочешь остаться?
— Я немного проветриваю их, потеют под резиной и щиплют сильно, — ответила я и стала дуть на покрасневшие, воспалённые ладони.
— Так не пойдёт! – резюмировал Пётр Егорович. – Технику безопасности и трудовую дисциплину нарушать я тебе не позволю.
— Что случилось, Петя? – подошла встревоженная Олимпиада Петровна.
— Пока ещё не случилось, надо переводить её в другой цех. Понабрали на ответственную и серьёзную работу детский сад какой-то…
— Я не стану переводиться, — вспылила я.
— Всё понятно с тобой, — вздохнул старший по смене, и они с Олимпиадой Петровной отошли советоваться.
А что понятно?!! Ничего тебе не понятно! По комсомольской путёвке я пришла сюда.
Путёвка
Мою комсомольскую путёвку – драгоценную картонную карточку за подписью секретаря комитета комсомола, в которой было указано, что по призыву ЦК ВЛКСМ я изъявила добровольное желание работать на важном промышленном объекте, старший смены, конечно, не видел: она хранилась в личном деле в отделе кадров.
Как не знал он и о том, что я – не изнеженная «кукла», а верный, ответственный и надёжный товарищ, проверенный годами активной работы в школьной комсомольской организации, прошедшая славный октябрятский, пионерский и комсомольский путь, готовая махнуть и на целину, и на любую стройку века, мечтающая не о бирюльках, танцах и парнях, а лишь о том, чтобы мой труд вливался в труд моей Отчизны.
Скрывать не стану, несколько раз я приходила в горсад, но не танцевать, а для совершенно других целей: в составе молодёжного отряда добровольных народных дружинников. С комсомольским значком на груди и красной повязкой на рукаве мы с моей школьной подругой Катькой чувствовали себя уверенно идущими в светлое будущее и готовыми к великим подвигам в любую минуту и в любом месте.
Однажды мы совершали обход городской танцплощадки с целью выявления курящих, нетрезвых и нарушающих общественный порядок личностей. Танцующих было мало. Человек пятнадцать на середине пытались двигаться, остальные спокойно созерцали эту картину, опираясь спинами на металлическую решётку, которой был обнесён танцевальный круг.
Не увидев ничего подозрительного, мы с Катькой развернулись и направились к выходу, но тут моей подруге преградил дорогу молодой человек.
— Потанцуем? – подмигнул он и положил руку ей на талию.
— Не прикасайтесь ко мне, – громко сказала Катька в надежде, что её голос остановит парня.
И голос сработал!
— Да я и не прикасаюсь, больно ты мне нужна, крикливая такая, — ответил парень и пошёл прочь.
Мы с Катькой на всякий случай совершили ещё один обход танцплощадки и довольные тем, что всё спокойно, отправились дальше.
Парень стоял напротив входа под развесистым деревом и курил папиросу. Увидев нас, он кинул её на землю, загасил каблуком, и двинулся навстречу.
— Познакомимся, — вновь обратился он к Катьке, как ни в чём ни бывало.
— Я на улице не знакомлюсь! – отрезала она не терпящим возражений голосом, однако парень и не собирался расставаться.
— Тогда давай вернёмся на танцы, недотрога, — предложил он и улыбнулся.
Я бы ни за что не стала знакомиться, ни за что, прошла бы мимо, мало ли кто и что предлагает, а Катька улыбнулась ему в ответ и назвала своё имя:
— Катерина.
— Матвей, — представился незнакомец и протянул Катьке руку. – Будем знакомы!
С тех пор мою одноклассницу словно подменили. Она начала рушить наши прежние договорённости.
— Кать, мы же собирались вместе с тобой идти на завод?!!
— Передумала я. Ну, что ты смотришь на меня, как Ленин на буржуазию? Имею право передумать.
— Ты же мне всегда говорила, что человек труда звучит гордо, и ты хочешь продолжить династию отца и деда, их портреты висят на заводской доске почёта, и ты мечтаешь, чтобы и твой портрет там был.
— По-твоему, бухгалтер или кадровик, например, на том же заводе, это не человек труда? – ехидно спросила Катька.
Крыть мне было нечем. Так наши трудовые пути разошлись, но дружить мы от этого с Катькой не перестали.
Слово «Завод» мне очень нравилось и вот почему.
Однажды меня похвалил за проявленные способности сам директор школы:
— Ты молодчина, хороший комсорг и организатор! Весь класс привела на сбор макулатуры. Настоящая заводила!
Вести за собой и быть примером, зачинщицей всего нужного и полезного меня научила десятилетка, а желание после её окончания пойти не в институт, а на завод явилось логичным продолжением «заводилы».
Провожатый
В своих фантазиях я унеслась далеко.
Вот будет меня старший смены Пётр Егорович каждый раз провожать, тогда я и спрошу, что он имел ввиду, когда говорил, что со мной всё понятно?
Напрасно я строила планы, в реальности всё вышло не так, как мечталось.
В самом конце моего первого рабочего дня Олимпиада Петровна предупредила:
— Поставила тебя на подмену, завтра выходи во вторую смену, а послезавтра — к семи утра, поедешь в подшефный совхоз на уборку картофеля, десять человек надо от нашего цеха.
Переодевшись после смены, рабочие направились дружной толпой по извилистым, тёмным городским окраинам, сворачивая в проулках то направо, то налево. Я сверлила взглядом затылок старшего смены, боясь упустить его из виду: на каждом повороте очередная стайка рабочих отделялась и молчаливо исчезала в нужном ей направлении.
Признаться, я никогда ещё не добиралась пешком этим ночным маршрутом, он мне был не знаком, ведь от своего дома до завода в светлое время суток я всегда доезжала на трамвае.
И вот наступил момент, когда в предрассветной полутьме растворилась последняя группа товарищей, мы с Петром Егоровичем остались вдвоём. Он также уверенно шагал впереди, а я – на пять шагов сзади, не рискуя приблизиться к нему. Нежные проблески зарождающегося, зябкого утра высвечивали худощавую фигуру моего провожатого.
— Не отставай, — обернулся он, понимая, что я иду след в след. – Почему ты испуганная-то такая?
— Я не испуганная, а пуганая, — пробурчала я в ответ, но думаю, он не расслышал моих слов.
— Значит, так. Смотри и запоминай. Я живу здесь, — он указал на панельную пятиэтажку– Показывай, где ты живёшь, сегодня я провожу тебя, а потом запомнишь дорогу, отсюда сама будешь ходить.
— За перекрёстком, на соседней улице.
Мне показалось, что наступил очень удачный момент и прямо сейчас можно заговорить на волнующую меня тему, но я то ли постеснялась, то ли не нашла слов, то ли эмоциональный запал уже иссяк.
В полном молчании мы дошли до моего дома.
— Спасибо, — еле слышно сказала я.
— Пожалуйста, — не оглядываясь ответил мой провожатый и быстро зашагал к подъезду.
Краешек неба тронула несмелая, нежно-розовая кисточка.
Продолжение следует…
глава первая «Хомо Советикус»